Дорога к подвигу
Написать о генерале Доваторе меня подтолкнул случай. Как-то разговорилась со своей молодой попутчицей. НТВ в эти дни настойчиво рекламировало фильм о генерале Власове. Моё поколение знало его как предателя, перешедшего на сторону врага. В нашей памяти были заложены другие имена: Панфилов, Доватор, Белобородов. Можно сказать, НТВ и надоумило меня спросить, говорит ли о чём-нибудь моей спутнице фамилия Доватор?
– А кто это?
О Власове я спрашивать не стала. Ответ был очевиден. Не зря же телевидение так усердствовало.
Я позвонила Рите Львовне Доватор, дочери легендарного генерала. Она по профессии историк, кандидат наук. Мы договорились о встрече. Она сразу предупредила: об участии отца в битве за Москву говорить не будет, поскольку не была свидетельницей тех событий. Обо всём остальном – пожалуйста. Тогда я обратилась к людям, которые были и свидетелями, и участниками тех событий. Все они уже ушли из жизни. Но остались их рассказы, воспоминания, книги. По ним я и проследила боевой путь командира 2-го гвардейского кавалерийского корпуса. Но сначала несколько фактов из довоенной биографии Льва Михайловича Доватора.
Перед войной
У Александра Вертинского есть песня военной поры о Сталине:
Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь,
Сколько стоил ему Сталинград?
Среди других проникновенных строк есть и такие:
Где нашёл он таких генералов
И таких легендарных бойцов?
Поиски тогда не составляли особого труда: героев воспитывала и поставляла на службу стране сама жизнь. Генерал Доватор был одним из них. Будущий Герой Советского Союза родился в небольшой деревне, затерянной в лесах Витебщины. А дальше – учёба, служба в Красной армии, военные курсы, кавалерийское училище в Ленинграде. И, сменяя друг друга, адреса военных городков: Майкоп, Улан-Удэ, Иркутск. В аттестации за 1939 год значится: «подлежал продвижению на должность командира эскадрона во внеочередном порядке».
В 1935-м ему предложили поехать на учёбу в военно-политическую академию имени В.И. Ленина. Он отказался, сославшись на то, что является строевым офицером и хотел бы остаться в этом качестве. Через год пришла разнарядка из академии имени М.В. Фрунзе. Это было то, о чём он мечтал. Сдал экзамены, и вся семья отправилась в Москву. В 1939 году Лев Михайлович с отличием закончил академию.
Если сегодня от метро «Парк культуры» пойти по Комсомольскому проспекту, то справа можно увидеть старинный добротный архитектурный ансамбль – бывшие Хамовнические казармы. Здесь до войны располагалась Особая кавалерийская бригада, куда начальником штаба был назначен выпускник академии майор Доватор.
Казалось бы, всё устроилось как нельзя лучше: престижная, как сказали бы сейчас, служба, квартира в Москве. А он подаёт рапорт с просьбой перевести его в один из пограничных округов, туда, где вот-вот заполыхает война. Весной 1941 года его просьбу удовлетворили, и он отправился в 36-ю кавалерийскую дивизию, стоявшую у самой границы с Польшей под городом Волковыском.
Здесь он тяжело заболел, и его переправили в московский госпиталь. В дивизию он уже не вернулся. Началась война. Вскоре немцы взяли Минск, и пробиться к сражающимся однополчанам полковнику Доватору не удалось. Он поступил в распоряжение командования Западного фронта.
Днепровские переправы
В 41-м мало давали наград. Но именно в 41-м, в первые месяцы войны Доватору вручили орден Красного Знамени
Это было его первое боевое задание. Через переправы у приднепровских сёл Соловьёво и Ратчино отходили наши войска, защищавшие Смоленск. «Соловьёвская и Ратчинская переправы в конце июля – начале августа 1941 года были сущим адом», – пишет в своей книге о Доваторе Владимир Абызов. Он же и приводит вот это свидетельство очевидца: «Бесконечные потоки беженцев, гражданского населения с Запада стекались с широкого фронта к Соловьёвской переправе. Это были старики, подростки, женщины с котомками за плечами и детьми на руках. Фашистские летчики с бреющего полёта расстреливали людские потоки, а переправу непрерывно бомбили. На переправе из человеческих тел, повозок и лошадей образовалась плотина».
Руководил переправами полковник Лизюков. Как и Доватор, Александр Ильич оказался отрезанным от своей танковой части, стоявшей на границе. Собрав разрозненные группы отступавших, он сначала организовал переправу через Березину, куда с боями отходил корпус генерала Юшкевича. А теперь держал оборону у днепровских переправ. Вот в помощь ему и был направлен полковник Доватор с отрядом, состоящим из 200 бойцов, вооруженных автоматами, взвода зенитчиков с крупнокалиберными пулемётами и двух взводов – сапёров и кавалеристов. Ночью пополнение прибыло на место и сразу заняло отведённые позиции. Маршал Тимошенко, напутствуя Доватора, приказал: «Держать переправы до последнего бойца! До последнего патрона! Ни шагу назад!». О том, как бойцы Доватора выполняли этот приказ, свидетельствует такой эпизод.
Рано утром к Ратчино прорвались вражеские танки. Туда срочно перебросили два артдивизиона. На опасный участок прискакал со взводом Шилова и Доватор, взявший командование на себя. Четыре атаки были отбиты, но немцы вывели из строя артиллерийские расчёты. Началась новая атака. На бойцов, находившихся в неглубоких окопах, двинулись четыре танка. Доватор приказал Шилову: «Прикрой меня огнём». И со связкой гранат пополз навстречу танку. Взрыв – и танк завертелся на месте. Гранаты достигли цели…
Доватор с поредевшим отрядом продержался у Ратчинской переправы до темноты. А ночью поступил приказ: переправу взорвать и возвратиться.
Соловьёвская переправа действовала ещё два дня, дав возможность отойти последним защитникам Смоленска.
Рассказывают, что Тимошенко, знавший Доватора ещё по службе в Забайкалье, выговаривал ему после возвращения: «Я знаю, ты человек темпераментный, горячий, но… полковник с гранатой на танк… Поэтому требую: не увлекайся, не рискуй… Борьба предстоит долгая».
Командующий войсками западного направления не случайно предостерегал Доватора от излишнего риска – он направлял его на новое опасное задание. В тыл врага.
Рейд
Замысел был такой: группе кавалеристов из трёх-трёх с половиной тысяч сабель проникнуть в тыл врага, чтобы громить там его гарнизоны, склады с вооружением и продовольствием, коммуникации. А параллельно помочь в организации партизанского движения, вывести к своим разрозненные отряды, попавшие в окружение.
В группу Доватора включили две кавалерийские дивизии – 50-ю кубанскую под командованием полковника Иссы Александровича Плиева и 53-ю Ставропольскую во главе с комбригом Кондратом Семёновичем Мельником.
Отправлялись налегке. В лагере оставили артиллерию, транспорт, мало обученных бойцов. Накануне рейда у Доватора состоялся разговор с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, который попросил доставить в тыл врага группу руководителей будущих партизанских отрядов. Среди них был и знаменитый «Батя» – руководитель крупного партизанского соединения, действовавшего на территории Белоруссии. Позже партизаны переправят в Москву родителей Льва Михайловича. Михаилу Васильевичу с Агафьей Кирилловной было опасно оставаться на оккупированной территории. Гитлеровцы не пощадили бы родителей командира, наводящего панику в их тылах.
Из лагеря группа вышла 13 августа 1941 года. Шли ночью, по заболоченным местам, делая настилы из деревьев и камыша. 14-го вышли к реке Межа. Переправились. Через 15 километров устроили привал. Надо было дать отдых людям и лошадям. Разведчики отправились искать место для прорыва. Обнаружили, что стык между деревнями Устье и Подвязье не охраняется. Ночью Доватор с небольшой группой бойцов сам отправился в разведку. Его попробовали остановить: зачем так рисковать? Он ответил: «Хочу лично убедиться, что немцы нас не ждут».
Вышли к самой деревне. Тихо. Но на всякий случай следующей ночью опять провели разведку. И ранним утром, под покровом густого тумана, отправились в путь. Двигались пешим ходом, коней вели на поводу. Как ни старались, пройти незамеченными не удалось. Немцы, обнаружив отряд, открыли огонь. Доватор бросил в деревни две группы бойцов, чтобы подавить огонь противника. Главные силы двинулись по дороге и начали углубляться в лес. Туда уже подтягивался и замыкающий колонну эскадрон старшего лейтенанта Иванкина. Неожиданно на дороге появились три танка. Эскадрон приготовил гранаты и пошёл на танки. Один кавалеристы подожгли, два других спешно покинули поле боя. Ивана Васильевича Иванкина за этот бой наградили орденом Красного Знамени.
Кавалеристы Доватора с ходу разгромили немцев в двух деревнях, лежащих на пути. В третьей жители расправились с оккупантами сами, узнав, что наши конники где-то рядом.
Немцы распространили листовку о том, что в тылу у них действует стотысячная армия казаков. Голову Доватора оценили в крупную сумму. Кавалеристы посмеивались: враг оценил по достоинству их рейд. Вот отрывок из неотправленного письма немецкого солдата: «Казаки – это какой-то вихрь, который сметает на своём пути все препятствия и преграды. Мы боимся казаков, как возмездия всевышнего». Казаки молниеносно нападали на вражеские гарнизоны и так же быстро исчезали. Для борьбы с группой Доватора немцы выделили специальное подразделение.
Между тем время рейда подходило к концу. Заканчивались продукты. На исходе были боеприпасы. Связь с армией отсутствовала: отважные конники слишком углубились в немецкий тыл. Оправившись, враг отрезал группе Доватора путь к своим. Отходили с боями. Ночью атаковали деревню Рибшево, где скопилось много грузов для отправки на фронт. Атака была столь стремительной, что немцы не смогли организовать сколько-нибудь серьезного сопротивления. В районе хутора Хальшино уничтожили механизированную колонну. Справиться с гарнизоном в Климятах помогли партизаны. Деревню взяли ночью. А когда рассвело, увидели виселицы и костёр из догорающих тел. Рядом ходила обезумевшая от горя женщина с обгоревшей головой сына в руках. Немцы на глазах матери отрубили ему голову и бросили в костёр.
30 августа группа собралась в Желтуховском лесу, чтобы обсудить, как выходить. Немцы окружили кавалеристов со всех сторон. Решили выходить на месте прорыва, полагая, что там их меньше всего будут ожидать. В лесу оставили эскадрон под командованием старшего лейтенанта Сиволапова. В его задачу входило в разных местах жечь костры, чтобы создать у противника иллюзию присутствия большого количества людей. Пока Сиволапов со своим эскадроном исправно пускал огонь к небу, партизанские проводники незаметно, по болотам и бездорожью вывели группу к месту прорыва. Дали сигнал Сиволапову. Когда он со своим эскадроном присоединился к остальным, пошли на прорыв. 2 сентября, сбив немецкие заслоны, доваторцы вышли к своим. А спустя два дня вся страна слушала вот это сообщение Совинформбюро: «На днях из вражеского тыла после двухнедельного рейда вышла в расположение наших войск кавалерийская группа под командованием полковника Доватора. Она уничтожила до 3 тыс. фашистских солдат, 19 офицеров, 150 разных машин, 9 танков, 4 орудия, 6 минометов. Вывела из тыла 400 бойцов и командиров попавших в окружение немецких войск. Около 300 километров прошли казаки по тылам врага, нарушили работу тылов 9-й немецкой армии, отвлекли с линии фронта более 2 пехотных дивизий, более 40 танков».
Льва Михайловича за эту операцию наградили орденом Ленина и присвоили звание генерал-майора. Получили награды и другие участники рейда.
У Рокоссовского
15 октября 1941 года группа Доватора вошла в состав 16-й армии Рокоссовского. Позже в своей книге «Солдатский долг» прославленный маршал так опишет свою первую встречу с Доватором. «Хорошее впечатление произвел на меня командир корпуса Лев Михайлович Доватор, о котором я уже слышал от маршала Тимошенко. Он был молод, жизнерадостен, вдумчив. Видимо, хорошо знал свое дело. Уже одно то, что ему удалось вывести корпус из окружения боеспособным, говорило о талантливости и мужестве генерала. Можно было не сомневаться, что задача, возлагаемая на корпус, будет выполнена с умом».
По приказу командующего фронтом Жукова 16-я армия должна была нанести ряд ударов по скоплению немцев севернее и южнее Волоколамска. Один из ударов наносил корпус Доватора. Цель – крупное село, бывший районный центр Лотошино. Сюда немцы завезли большие запасы горючего и снарядов. Ночью эскадрон капитана Ткача с взводом сапёров пересек линию фронта. Рано утром незамеченными подошли с двух сторон к селу, сняли охрану. Заминировали склады с боеприпасами. Заложили фугасы под баки с горючим. Вскоре мощные взрывы нарушили предутреннюю тишину. К небу поднялось пламя. И тут случилось непредвиденное. К селу шли танки, отрезая конникам путь назад. Решили прорваться сквозь охваченное пламенем Лотошино. Когда немцы опомнились, эскадрон уже выскочил за околицу.
Обстановка на фронте была критической. Немцы заняли Скирманово, что создавало серьезную опасность для войск, обороняющих Истринскую магистраль. Рокоссовский решил во что бы то ни стало отбить Скирманово, чтобы ликвидировать угрозу. Позже Константин Константинович вспоминал: «Риск был в том , что мы решились на это дело в предвидении начала вражеского наступления. Как говорится, нужда заставила. Но в этом можно было почерпнуть и определенные преимущества: немецкое командование вряд ли могло предположить, что мы рискнем…».
В операции, кроме других частей, участвовала кавалерийская дивизия генерала Плиева. Ей предстояло, зайдя в тыл, разгромить немцев в сёлах Старое и Михайловское. В поддержку конникам выделили танковый батальон. Ночью дивизия, прорвав немецкий заслон, ворвалась в первую деревню, уничтожив находившийся в ней гарнизон. Следующая деревня была в нескольких километрах от первой. Туда как раз направлялась колонна немецких танков. Кавалеристы прикинули: пройдя деревню, бронированные чудовища окажутся перед мостом через речку Озёрна… Там они их и встретили. Когда подбили первые два танка, загорелся мост. Немцы решили двинуться через речку. Но лёд оказался тонким… Дело завершили танкисты с артиллеристами, расстреливая вражеские танки прямой наводкой.
А вот итог, который подвёл командующий армией: «Разгром немецко-фашистских войск , занимавших Скирманово и другие селения, был полный. 10-я немецкая танковая дивизия, предназначавшаяся для перехвата Волоколамского шоссе, с большими потерями откатилась далеко назад. На поле боя враг оставил до пятидесяти подбитых и сожженных танков, много орудий, вплоть до 150-миллиметровых пушек, минометы, сотни автомашин».
Подвёл свой итог и генерал Доватор. Новую тактику, родившуюся в подмосковных боях, он обозначил короткой формулой: «Отступая, наступай!».
16 ноября, подтянув резервы, немцы начали новое наступление. Основной удар пришёлся на 316-ю дивизию генерала Панфилова. Рядом сражались конники Доватора. Свыше 60 самолётов противника обрушили смертоносный груз на позиции обороняющихся. Потом двинулись танки. По свидетельству очевидцев, земля дрожала от взрывов, горели леса и деревни, в воздух поднимались глыбы мёрзлой земли, смешиваясь с осколками снарядов и мин. И панфиловцы, и кавалеристы стояли насмерть. На следующий день всё повторилось сначала.
17 ноября Доватор заскочил к Ивану Васильевичу Панфилову. Был рядом, захотелось повидаться. Застал у того дочь Валентину, воевавшую в отцовской дивизии. Достал из планшета фото.
– А я ведь тоже с дочкой воюю. Это моя Рита. Риточка.
С фотографии смотрела маленькая девочка с большим котом на коленях и куклой в руках. Об этом Рите Львовне рассказала уже после войны Валентина Ивановна Панфилова. Я попросила у дочери Доватора эту фотографию для альманаха. Она перед вами. Снимок сделан Львом Михайловичем незадолго до войны.
А нам надо возвращаться туда, где бок о бок отчаянно сражаются бойцы двух замечательных генералов: Доватора и Панфилова. Наступил новый день. 18 ноября. Утром Лев Михайлович поздравил Панфилова с присвоением дивизии звания гвардейской и награждением ее орденом Красного Знамени. Это был последний их разговор. Через несколько часов Иван Васильевич погибнет. 20 ноября в Москве в Центральном доме Красной Армии Доватор будет молча стоять у гроба своего друга. А ровно через месяц в этом же зале будут прощаться с ним, легендарным командиром легендарных конников.
Но в нашем рассказе еще только ноябрь 1941 года. Группа Доватора под Волоколамском понесла большие потери. Её пополнили прибывшей из Средней Азии 20-й краснознамённой, ордена Ленина кавалерийской дивизией. И на базе трёх дивизий создали 3-й кавалерийский корпус, который за боевые заслуги вскоре будет переименован во 2-й гвардейский. «Войска 16-й армии, – вспоминал К.К.Рокоссовский, – напрягали все силы, чтобы не допустить дальнейшего продвижения врага ни на один шаг. Бои не затихали ни на минуту. Немцы стали наступать и ночью, чего раньше почти никогда не делали. Они с остервенением рвались вперед. Враг шел, образно говоря, перешагивая через свои трупы».
В конце ноября гвардейский корпус Доватора был передан в подчинение 5-й армии Говорова.
В одном из сообщений Совинформбюро говорилось: «Кавалеристы – гвардейцы генерала Доватора на одном из участков Западного фронта истребили 1000 немецких солдат и офицеров, уничтожили 2 вражеских танка, 3 пулемета, орудие, 9 легковых машин и захватили 50 орудий, 62 пулемета, 136 автоматов и 250 автомашин».
Шёл декабрь 1941-го года. Наши войска перешли в контрнаступление. В один из таких дней в расположении 2-го гвардейского корпуса побывал журналист Евгений Кригер.
«Люди Доватора совершенно неуловимы, – сетовал журналист. – Можно представить себе затруднение немцев в те дни, когда гуляли казаки в их глубоком тылу, если здесь, по эту сторону фронта, мы потратили день на поиски штаба кавалеристов-гвардейцев. Наконец нам дали адрес, наиболее достоверный и точный:
– Ищите Доватора там, где по-настоящему жарко, где идет самая свирепая драка. Вот и все. Очень просто.
Положим, не так уж просто, потому что в последние дни жарко на всех фронтах под Москвой. Все же мы последовали разумному совету и действительно нашли гвардейцев на участке самого горячего боя. За лесом вставали дымы пожаров, в воздухе было тесно от звуков артиллерийской пальбы, рева зениток, треска рвущихся бомб, скрежета танковых гусениц… Именно в такой обстановке кавалеристы Доватора чувствуют себя как рыба в воде. Всегда появляются там, где никто их не ждал, а меньше всего – противник, и с марша бросаются в бой. Так было на днях, когда немцы прорвались у очень важного пункта и гвардейцы совершили 24-часовой марш на конях с фланга на фланг, через леса и затянутые тонким льдом реки, без привалов и отдыха, лишь бы поспеть туда, где опасно, где помощь нужна немедленно и запас времени для маневра исчисляется не в часах, а в минутах. Гвардейцы поспели, оседлали дорогу, приняли бой и задержали врага».
И снова – рейд
8 декабря корпусу вручили гвардейское знамя. А новые задачи перед кавалеристами уже ставил командующий 5-й армией Леонид Александрович Говоров. Он приказал Доватору выйти в тыл истринской группировки противника, перерезать дорогу Истра-Руза, лишив тем самым немцев путей отхода.
Предстоящий рейд существенно отличался от предыдущих. На этот раз конники шли в тыл врага, сопровождаемые танками и «катюшами». С ходу сметая мелкие гарнизоны, подошли к Горбово. Накануне провели разведку, взяли пленных. Всё подтверждало, что в селе нет ни танков, ни артиллерии. Однако взять Горбово с ходу не удалось: немцы оказали серьезное сопротивление. Оказалось, что ночью в село вошла механизированная группа, направлявшаяся к линии фронта. Она и вступила в бой с кавалеристами. Надо было что-то срочно предпринять. Необычный выход предложил старший лейтенант Туганов, командовавший группой бывших цирковых наездников. Вот как это выглядело в исполнении тугановской группы. На деревню во весь опор помчались кони без всадников. Ошеломленные немцы перестали стрелять. Но, как только кони поравнялись с вражескими позициями, появились всадники, вооруженные автоматами и гранатами. Пока немцы приходили в себя, за дело взялись остальные эскадроны. С гарнизоном в Горбово было покончено. На следующий день взяли деревню Ордино, 17 декабря – Сафониху. У немцев началась паника. Эта часть задачи была выполнена. Новую предложил начальник штаба корпуса Алексей Иванович Радзиевский. Суть его предложения: корпус поворачивает на запад и входит в тыл рузской группировки противника. План Доватору понравился, он доложил о нём командующему армией. Говоров план одобрил, но предупредил, что у противника на западном берегу Рузы, в районе сёл Талбузино и Палашкино сильная оборона.
Трагедия на рузском льду
Толбузино, находящееся на восточном берегу Рузы, взяли почти без боя. На западном берегу, в деревне Дьяково вела бой дивизия Плиева. От него поступило сообщение, что немцы покидают Дьяково и вдоль Рузы отходят к Палашкино. Я так детально восстанавливаю цепь тех событий, потому что через несколько часов они привели к гибели командира корпуса.
Доватор в это время находился в боевых порядках 20-й дивизии. Получив сообщение, он двинул дивизию наперерез врагу. Как пишет Владимир Абызов, всё шло по плану. Цепи наступающих были метрах в двухстах от западного берега, когда немцы открыли сильный огонь. Кавалеристы залегли, окопавшись в снегу. В это же время на эскадроны двинулись танки с автоматчиками. Положение становилось критическим. И Доватор решает поднять своих бойцов в атаку. «Товарищи! За мной!» – крикнул он стоящим рядом с ним людям. Следом за ним бросились на лёд командир 20-й дивизии Тавлиев, адъютанты, бойцы из охраны корпуса. До лежащих на льду кавалеристов было метров двадцать, когда сбоку неожиданно застрочил вражеский пулемёт… С восточного берега видели, как упал Доватор, опустился на снег Тавлиев. Рядом полегла вся группа.
А вот как описывает обстоятельства гибели легендарного генерала Исса Александрович Плиев в своей книге «Кавалеристы в боях за Москву»: «На подходе к этой небольшой, немногим более десятка дворов, деревне разведчики доложили Доватору, что ее гарнизон начал отход. Прошло не менее часа, прежде чем командир корпуса и сопровождающие его офицеры управления 20-й кавалерийской дивизии достигли реки Рузы. Доватор, очевидно, решил, что этого времени вполне достаточно, чтобы фашисты удрали из Палашкина. Не уточнив обстановку, Доватор направился по санному пути через реку Рузу. Он благополучно преодолел ее и углубился в перелесок, за которым на открытом заснеженном пространстве лежало Палашкино. За ним последовали командир дивизии Тавлиев и остальные офицеры. Ничто не выдавало присутствия в селе гитлеровцев. Но стоило группе показаться из перелеска, как из крайних домов полоснул сильный пулеметный огонь. Доватор упал. К нему бросился его адъютант Тейхман и не добежал. Пуля сразила и кинувшегося к генералу старшего политрука Карасева. А недалеко впереди лежал убитый подполковник Тавлиев. Многие смельчаки, пытавшиеся вынести своих командиров, погибли.
Когда я подъехал к Палашкину, уже начало смеркаться. Но с опушки я все же увидел тела погибших. Они лежали совсем близко. С наступлением темноты мы вынесли их с поля боя…».
В тот же день Жуков докладывал Сталину:
«19 декабря 1941 года в 14.00 в районе деревни Палашкино (12 километров северо-западнее г. Руза), во время атаки после проведённой личной рекогносцировки, убиты командир 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майор товарищ Доватор и командир 20-й кавалерийской дивизии подполковник Тавлиев.
Во временное командование корпусом вступил командир 3-й гвардейской дивизии генерал-майор товарищ Плиев. Тела товарищей Доватора и Тавлиева направляются в Москву. Учитывая особые заслуги и большую личную храбрость, ходатайствуем о присвоении тов.Доватору посмертно звания героя Советского Союза.
Жуков, Булганин».
Спустя два дня вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Льву Михайловичу Доватору звания Героя Советского Союза.
Все, что оставалось за рамками фронтовой биографии генерала Доватора, мы, как и договаривались, уточняли с его дочерью Ритой Львовной.
Р.Л.: Почему у меня отец никогда не уходит из сердца? Не только из головы. Из головы – там все понятно: герой, знаменитый человек, совершил подвиг, отдал свою жизнь за счастье и процветание нашей Родины и, конечно, за счастье своей семьи. А из сердца – потому что он был глубоко семейным человеком. Есть мужчины, для которых существует только работа. Для папы, конечно, существовала работа. И, наверное, она была на первом месте. Он был военным, иначе и быть не могло. Но на втором месте – семья. Ну, во-первых, я родилась, благодаря папе: мама не хотела второго ребенка. В семье уже был мальчик. А папа в юности мечтал стать учителем.
Корр.: И весь свой нерастраченный педагогический дар он отдал вам…
Р.Л.: Да, он воспитывал нас по-разному. Сына папа готовил к армии. Не знаю почему, но он хотел, чтобы Саша стал танкистом. Вырезки из газет и журналов приносил ему. Учил завязывать портянки. Ты, говорил, пойдешь в армию, не научишься – будут мозоли. Научил его ездить на коне, стрелять. Однажды Саша участвовал в каких-то армейских соревнованиях и взял приз за стрельбу. Не профессиональный военный, а, по сути, мальчишка. Научил его ездить на мотоцикле. Может быть, брату что-то и не нравилось, но авторитет отца в семье был такой большой, что он все выполнял беспрекословно.
Корр.: А как он воспитывал вас?
Р.Л.: Меня он любил безмерно. Вы же знаете, моя фотография была с ним на фронте. Наверное, он понимал, что девочке нужна ласка. С Сашей он был достаточно строг. Но наказывал только словом, если тот плохую оценку из школы приносил или где-то набедокурил. Мальчишка все-таки. А меня он воспитывал как девочку. Это удивительно, но именно папа научил меня заплетать косички, завязывать бантики.
Корр.: А что же оставалось на долю мамы?
Р.Л.: Ему так хотелось возиться со мной, что он отстранил ее от этих забот. Был такой случай. Я еще ходила в детский сад. И нас отправляли в какой-то загородный детский лагерь. Перед отправкой потребовали, чтобы детей остригли наголо. Наверное, из гигиенических соображений. Папа взял машинку и дисциплинированно выполнил указание. Когда мы приехали в лагерь, я увидела, что остальные дети не острижены. У меня из глаз ручьем полились слезы. Мама потом рассказывала, что папа так расстроился, что всю ночь не спал. Она его уговаривала: «Лева, ну что ты переживаешь, через месяц отрастут». Понимаете, он не мог себе простить, что так огорчил ребенка.
Перед школой папа научил меня обертывать учебники, оттачивать карандаши. Папа очень хорошо рисовал. Дома мы издавали газету «Наша семья». Помещали дружеские шаржи на маму, брата. На меня было нельзя – любимая дочка. Помню, я нарисовала какие-то цветы. Конечно, это был неумелый рисунок, но папа понес его на службу и всем показывал. Я думаю, тут была какая-то гордость, что у него хорошая семья, хорошие дети. Он называл нас только так: Леночка, Шурочка, Риточка. И мама называла его ласково: Леник, Лёва, Лёвочка.
Но меня он воспитывал не только как нежную девочку с косичками. Научил ездить верхом на лошади, стрелять, кататься на коньках, на лыжах. Я хочу сказать, что папа нами очень много занимался. Он хотел, чтобы мы выросли достойными людьми. Маму он обожал. Она для него была первой красавицей, хотя красавицей ее не назовешь. Она была обаятельной и от природы очень мудрой женщиной. Прежде, чем дать какой-то совет, она все обдумает. И если что-то скажет – это будет единственно верное решение. Папа считался с ее мнением.
Корр.: После возвращения из первого рейда Лев Михайлович написал домой письмо: «Не вздумайте уезжать из Москвы. Мы не сдадим ее. Победа будет за нами!». Но вы уехали. Почему?
Р.Л.: Москву бомбили. Одна из бомб упала на соседний дом. Пожаром захватило и наш дом. У нас почти всё сгорело. Солдатам удалось вынести кое-какие вещи. В том числе уцелели и некоторые фотографии. Комендант Москвы, знавший папу, прислал машину, и нас отправили в Челябинскую область. Но мы там не задержались. Приехали в октябре, а в декабре пришла телеграмма, что папа погиб. Мама не поверила. Стала хлопотать, чтобы вернуться в Москву. Повторяла: он жив, это ошибка. И действительно, как она могла поверить? Пришла почтальонша с испуганными глазами и вручила бумажку, на которой карандашом было записано это известие.
Когда был получен пропуск, мы в теплушке отправились в Москву.
Корр.: В каком это было месяце?
Р.Л.: Это был январь 1942 года. А добрались до Москвы только 8 марта. Вот сколько времени ушло на дорогу. Мама попросила показать ей урну, но по-настоящему она поверила, когда ей показали фотографии, где папа лежит в гробу – молодой, спокойный, как будто уснул…
К нам стали приезжать сослуживцы отца. Корпус стоял еще под Москвой, и им очень хотелось сделать Сашу сыном полка. А надо сказать, что когда папа погиб, Саша рвался на фронт. А тут казаки… Они уже и форму ему приготовили. Но мама проявила твердость. Пошла на прием к Буденному…
Корр.: И, как я понимаю, на этом кавалерийская карьера вашего брата закончилась. Чем занимались дети Доватора после войны?
Р.Л.: Саша, конечно, хотел быть военным. Он и учился в артиллерийской школе. Это что-то наподобие теперешних кадетских корпусов. Там он ослеп – сказался страшный авитаминоз. Мы оба им переболели. Он был в депрессии. Даже на улицу не выходил. Сидел и слушал радио. Но зрение стало понемногу возвращаться. Он закончил юридический факультет Московского университета. Работал юристом. Умер в 2004 году.
Корр.: А вы?
Р.Л.: Я в детстве тоже много болела. Но закончила Московский педагогический институт, защитила диссертацию. Мама немного не дожила до 98 лет. Она говорила: «Я живу за себя и за Лёвушку».
Корр.: Кроме фотографий у вас есть какая-то, если можно так сказать, овеществленная память об отце? Его вещи, ордена?
Р.Л.: Что касается орденов. Ни у Майи Ивановны Панфиловой, ни у меня их нет. Года два назад мы обратились в организацию, ведающую этими вопросами. Собрали все документы, подтверждающие, что ордена у них были. Есть фотография, где папа лежит в гробу, а ордена на подушечках.
Корр.: Так, может быть, они хранятся где-нибудь в музеях?
Р.Л.: Ходили мы с Майей Ивановной по всем возможным инстанциям. Она отступилась, а я продолжала поиск и, наконец, получила ответ: все ордена Доватор получил лично. Что, он их в могилу с собой унес? Ведь у каждого ордена есть номер. Мне не надо все его награды, но хотя бы один орден на память. Уже не нам. Внукам.
Корр.: Бюрократия наша не знает границ. Я знаю, что Дмитрий Тимофеевич Язов только что закончил книгу о генерале Панфилове. Попросим его пролить свет на исчезновение боевых наград легендарных героев.
Р.Л.: Хорошо бы…
Корр.: Ни в одной из биографий Льва Михайловича нет упоминаний об Испании. Когда он успел побывать там, если в это время учился в Академии имени Фрунзе?
Р.Л.: В Испанию, как известно, ехали добровольцы. Конечно, смотрели, чтобы человек был надёжный, проверенный, преданный. Очевидно, пришла заявка в академию, а папа, как всегда, был в первых рядах, если где-то кому-то грозила опасность. Вместе с ним в Испании воевал ныне покойный генерал Бурмасов. Василий Афанасьевич, дядя Вася. Я просила его рассказать об отце, но они давали подписку о неразглашении, и единственное, что мне удалось у него узнать, это то, что туда отправляли на полгода, и что у отца была кличка «Лесник».
Мы регулярно получали от него письма, которые приходили не по почте. Кто-то подсовывал их нам под дверь. Позже мы узнали, что эти письма отец написал еще в Москве. А тогда мама читала нам их вслух и плакала по ночам. Она думала, что он не вернётся. Но пришёл пароход с испанскими детьми, и с ними вернулся папа. Я помню, как он брал в руки утюг и с его помощью показывал нам проделанный пароходом путь домой.
Он никогда не рассказывал, чем там занимался. Была ли это политработа, разведка или что-то другое – не знаю. Временную отлучку засчитали в годы учёбы. А поскольку он хорошо учился, то проблем не было. Академию он закончил с отличием.
Корр.: Еще одна загадка: пишут, что он в совершенстве владел немецким языком. Где и когда он успел его выучить? Ни в одной биографии нет ссылок на какие бы то ни было курсы иностранного языка…
Р.Л.: Думаю, тоже в академии. Он всегда охотно учился, и мама поощряла его тягу к знаниям. Знаю, когда он ехал поступать в академию, у него была единственная проблема – немецкий язык. Он окончил сельскую школу, где иностранный язык не преподавали, поэтому сомневался, примут ли его. Но его приняли. Может быть, он произвёл впечатление своим желанием учиться, может быть, пообещал в ускоренном порядке восполнить пробел… Не знаю. Он нравился людям – своей открытостью, искренностью, честностью. Люди к нему тянулись, его любили.
Недалеко от нас жила женщина, которая в академии преподавала немецкий язык. Так вот она рассказывала, что отец был лучшим ее студентом. Я охотно верю, что за годы учёбы он овладел немецким. Не знаю, на каком уровне, но очевидцы рассказывали, что пленных он допрашивал сам.
Корр.: Доватор. Необычная для белоруса фамилия…
Р.Л.: И отец, и дедушка интересовались, откуда пошла такая фамилия. Дедушка вроде докопался даже до имен своих предков. По его изысканиям выходило, что во время наполеоновской кампании при отступлении в их селе задержался какой-то француз. То ли идти дальше не смог, то ли приглянулась ему белорусская девушка, одним словом, он остался, занялся кожевенным ремеслом, обзавёлся семьей…
Кстати сказать, до войны наша фамилия и произносилась на французский манер – с ударением на последнем слоге. И дедушка был Доватор, и отец учился в академии с этой фамилией, и мы с братом в школе были Доваторами. А уже во время войны, когда папа стал знаменит, и фамилия его часто звучала по радио, кто-то переставил ударение. Видимо, решив, что это звучит более по-русски.
Легенда существует, но доказать ее трудно. Чтобы не быть голословными, мы и называем это семейное предание легендой.
Корр.: Ваши родители были необыкновенно красивой парой. В их облике было что-то романтичное. Сейчас редко увидишь такие лица…
Р.Л.: Они очень любили друг друга. Мама так и не смирилась со смертью отца. Ей было 36 лет, когда он погиб, но у неё и в мыслях не было как-то устроить свою жизнь. Она каждый день подходила к его фотографии и разговаривала с ним, как с живым. Тогда мама очень сблизилась с женой Ивана Васильевича Панфилова – Марией Ивановной, хотя они были совершенно не похожи друг на друга. Мама – хрупкая, изящная, с мягкими манерами и тихим голосом. А Мария Ивановна – крупная, громкоголосая, решительная, с неизменной «беломориной» в зубах. Думаю, их сблизило то, что мужья воевали рядом, и что отношения в той и другой семье были очень похожими – нежными, доверительными, основанными на уважении и любви. А когда с фронта вернулась Валя Панфилова и рассказала о встрече с папой в ноябре 1941-го года, мы вообще стали родными.
Корр.: На Новодевичьем кладбище, почти у входа стоит коллективный памятник: Панфилову, Доватору, Талалихину. Как получилось, что три героя, погибшие под Москвой в разное время, оказались под одной мемориальной «крышей»?
Р.Л.: Сначала прах всех троих находился при крематории. Там в отдельной комнате были ячейки с урнами. И туда, в этот закуток, мы ходили. Вы не представляете, как это было! Крематорий действующий. Входишь в зал, на постаментах стоят гробы – в очередь на кремацию. Рядом плачущие люди в черном. Оркестр играет «Элегию» Масне… Я в детстве очень боялась туда заходить. Мы проходили мимо этих людей. Дальше была небольшая комната, вход в которую закрывала черная занавеска. Нам открывали дверь и мы туда входили. Дверь снова занавешивали. В стене ниши. Рядом на белом мраморе фамилии и даты жизни. Папа лежал рядом с Иваном Васильевичем Панфиловым. Чуть поодаль – Виктор Талалихин, он погиб позже. Постоим и уходим. Даже цветочек положить некуда. И вот мама с Марией Ивановной Панфиловой начали хлопотать, чтобы их мужей достойно похоронили. В землю, по-людски, тем более, что оба они были крещенными. К ним присоединился Василий Иванович Талалихин. Он приходил с женой. Милые, скромные люди, с простыми русскими лицами. Виктор был их единственным сыном. Он даже не был женат. Ему было года 23, когда погиб.
У нас процесс хождения по инстанциям долго идет. Но когда дело сдвинулось с мертвой точки, помню, прибежала к нам Мария Ивановна. Они с мамой и плакали, и смеялись. Мария Ивановна на радостях выкурила целую пачку «Беломора».
Было принято решение Президиума Верховного Совета СССР. И стали готовить перезахоронение. Памятник уже был готов. Должна сказать, что хоронили их достойно. Было много людей. Ехали люди с заводов, учреждений, институтов. Прежде чем захоронить, урны поместили в такие беломраморные кубы. На кладбище их привезли на лафете. Был оркестр, салют. Обычно салют положено производить один раз, но тут сделали исключение. Состоялся митинг. Могилы утопали в цветах, а их все везли и везли.
Для нас это были первые похороны. Когда погиб Иван Васильевич, его семья еще находилась в Средней Азии, мы были в эвакуации…
Корр.: А почему памятник коллективный?
Р.Л.: Авторы проекта выдвинули такую идею: раз вы вместе хлопотали, пусть и памятник будет общим. Создадим единый монумент героям-защитникам Москвы, представляющим три рода войск: пехоту, кавалерию и авиацию. И сделаем это на фоне кремлёвской стены.
Получилось неплохо. Правда, папа там выглядит старше своих лет. Он ведь погиб молодым. Ему было всего 38 лет.
Корр.: Спасибо за беседу, Рита Львовна.
Галина КУСКОВА.
