Юрий Перминов

Юрий Петрович Перминов родился 16 мая 1961 года в Омске. Окончил филологический факультет Омского государственного педагогического института им. А.М. Горького. Работал на промышленных предприятиях города, в многотиражных газетах. С 1993 года – в газете «Омское время» сначала корреспондентом, затем заместителем главного редактора, а с 2005 года и поныне – главным редактором. Автор шести поэтических сборников. Член Союза писателей России. Лауреат Московского международного поэтического конкурса «Золотое перо 2008»

* * *

Район, где живу, называется спальным районом.

Понятно, что люди, как правило, спят по ночам…

Вольготно живётся и весело местным воронам,

и ходят старушки-подружки друг к дружке на чай.

Я сплю по ночам. Иногда. Получается, в центре

не спят никогда?.. Невесомая здесь тишина:

отсюда четыре всего остановки до церкви

и две до больницы, до кладбища — только одна.

Поэтому людям живётся несуетно. Чище

снега и светлее. Уверенно дышит листва.

…И нервы не тратят собаки на поиски пищи,

и здесь от соседства немного совсем до родства.

* * *

На тихий дом наш, как на аналой,

легла страница утреннего света…

Сказали мне, что в нашем доме злой

живёт старик, но я не верю в это.

Ворчит? — Но от ворчания вреда

нет никому. Наветы эти бросьте!

…Я злых людей не видел никогда,

но в добрых — нынче — много вижу злости.

НИЧЕГО…

Ничего, что день сегодня серый,

в доме нашем — грустно. Ничего,

что на крышу — наглая — присела

туча, словно муха на чело.

Ничего, что детушки залезли

в огород соседки — овощей

хватит ей… А плохо будет, если

ничего не будет вообще!

ПОМИДОРЫ

Нет холодной воды.

Увеличены ЖЭКом поборы.

Есть с чего приуныть,

но легко от того, что уже

на балконе цветут —

у соседки моей — помидоры

(представляете,

что у соседки сейчас на душе!).

На засолку пойдут?

На зубок на один? — Неизвестно.

Да не всё ли равно…

Обретаю душевный покой.

Убеждаюсь, что есть

в каждой жизни

для радости место.

Только… надо признать —

это подвиг при жизни такой.

В СКОРОМ ПОЕЗДЕ

«МОСКВА-ПЕКИН»

Я был случайным пассажиром,

я был застенчив, но серьёзен,

а проводник плацкарт зажилил,

сказал по-своему: — Немозьно!

«Немозьно»… Что ж, ещё не амба.

Как видно, песенка не спета.

Мой ареал — холодный тамбур

ввиду отсутствия билета.

Я по-китайски ни бельмеса

не понимал, а проводник

смотрел в окно на вспышки леса.

И на меня — какой-то миг.

…Был хмур китаец, и вначале

молил я храбрость: «Не покинь!»

Колёса радостно стучали:

«Москва-Пекин,

Москва-Пекин!..»

Терзал китаец чепчик синий

и уходить не думал вовсе.

Тут я спросил:

—Ну, как… Россия?

В ответ услышал:

— Осень-осень!

А за окном летела осень

и лезли тучи на рожон…

Но было мне с китайцем очень,

ну, просто’, «осень» хорошо!

* * *

Еду к маме… Утлая «маршрутка»

издаёт почти собачий вой.

Вижу надпись — правда или шутка?

— «место для удара головой».

Жизнь — одна. Не ведаю, слова чьи.

Но прожил бы точно так и две:

иногда — чего там — по-собачьи,

будут бить порой по голове.

Было — били. Так, что не до смеха

было. Выл от боли и стыда.

Но… такого, чтобы не доехал

к маме, — не бывало никогда.

РАЗГОВОР

Со мной на «вы» одна большая дама

вела прелюбопытный разговор

о том, что жизнь в искусстве — это драма

для тех, кто неизвестен до сих пор.

— Вот вы, допустим, — дама говорила. —

Допустим, вы прошли «и Крым и Рым»,

но вашего таланта габариты

известны, ну, допустим, пятерым.

Что мне ответить? — Возражать не стал я.

Ну, дама — дамой. Ты-то не дурак.

— Допустим, — я ответил, — вы — шестая.

Шестая — вы. Допустим, или как?

— О, глупый мальчик! Что же удалось вам?

Наивность ваша — словно кот в мешке.

…Я не рычал от гнева и волосья

не драл с досады на своей башке.

Я мог ответить грубо: «Да иди ты…»

Но отвечал:

— Да это как сказать.

А, может, стану. Может, знаменитым.

Вы, может, локти будете кусать.

— Да неужели? Очень интересно! —

Стенала дама, кушая ранет.

…А за окном маячил неизвестный,

Незнаменитый, стало быть, рассвет.

* * *

Ты уходила к новому теплу —

не на моём плече от счастья плакать,

с рассветом уходила… На полу

осталась тень — как сброшенное платье,

она лежала. Солнечная нить

прошлась по ней, вспугнув её немного…

Я через тень не смог переступить —

стоять остался в шаге от порога.

ОТЧЕСТВО

Получил я письмо из конторы какой-то — напиться

захотелось: чуть было всю душу не выела горечь.

Вроде что тут такого?—Чиновные — скучные лица—

обратились ко мне: «Уважаемый Юрий Петрович!..»

Неужели… старею? «Петрович!» — зовёт в домино

поиграть во дворе чистокровный бухгалтер Абрамыч…

Что ж теперь — о здоровье заботиться, мол, не одно,

так другое, печально глотая снотворное на ночь?

Но… подумал: неужто бесчувственным, словно броня,

стал я — дурень — от жизни-жестянки (местами убойной)?

Нет! — По отчеству пусть называют почаще меня:

в нём живёт мой отец! Мы по-прежнему вместе, родной мой!

Да, слегка полинял я, дыхалка — не та, и давно

не влюблялся (что — хуже), седею… Подумаешь, «драма»!

…И кричу из окна я: «Абрамыч, бросай домино,

заходи помянуть по-соседски Петра и… Абрама».

* * *

От гари, от пыли, зазноб и заноз

уехал в деревню к бабусе любимой.

…Лошадка, везущая хворосту воз,

с мешками заплечными бабушки — мимо.

Все мимо и всё городского меня.

Виднеется кладбище в рощице голой.

В угрюмой канаве — собачек возня…

Забуду на время, что где-то есть город!

Я — грешный — бабулю не видел давно.

— Ну, здравствуй, мой свет!

…Телевизор в отключке.

— Пошто не включаешь?

— А там всё равно одни балаболы

да чёртовы сучки.

Носки к двадцать третьему лучше свяжу —

вот так насмотрелась на бесовы дули!..

— Бог с ними, не думай, — бабуле скажу.

— Бог с нами, однако… — поправит бабуля.

* * *

Может, к ведьме сходить за поллитрой?

Да стоит ли, дурень?

Пусть на сердце горчат неудачи твои, но жива

вера в лучший удел.

И в карманах ядрёные дули

не держи, стало быть. Не плети языком кружева.

О себе горевать —

всё равно, что собой любоваться:

блажь павлинья и бред.

…Машинально включаю «Маяк»:

за любовь голосит по-дурному эстрадная цаца,

словно хочет родить, но родить не умеет никак…

Что за время сейчас!

— Человек, словно рыба на суше

(пресловутый минтай). Нереальный,

как дым без огня.

Цыц, лахудра, замри!

— Дай мне шелест рябины послушать,

что под небом парным распушилась

четвёртого дня…

* * *

Не знаю, что — сегодня, что — вчера.

Хоть рядом завтра. Может быть, за дверью.

На свет луна без устали щедра,

сижу в тепле, молчу на всю деревню.

Надменный кот у бабушки в ногах…

Бабуля мне: «Одно сейчас неясно —

вы кашу заварили в городах,

а мы её расхлёбывай. Без масла…

Эх, был бы жив Ванюша-Ваня мой…

Душа неймёт всё то, что видит око…»

«Не так мне страшно жить под сатаной,

как помирать…» — добавила жестоко.

МОЁ

Я в детстве был

вихрастым малым,

и всё казалось мне — моим.

Учил отец. Сердилась мама.

Соседка фыркала: наив!

— Чьи облака по небу мчатся?

— Мои, — кричал я, — в чём вопрос?!

И вот — по мненью домочадцев —

единоличником я рос.

Родные, вам не надо злиться,

мой горизонт меня манил!

Мелькали годы, судьбы, лица…

Я говорил:

— Моё! Мои!

Ну, что ж, лошадка-время, трогай!

Я — начинающий отец.

Мой сын.

Мой дом.

Моя дорога.

Моя Россия, наконец.