О. Смолин: «У государства денег на детей не хватает»

О. Смолин: «У государства денег на детей не хватает»

Депутат, первый заместитель председателя комитета Госдумы по образованию, доктор философских наук ответил на вопросы читателей «СП»

НК: – «Задания ЕГЭ по физике появились в Интернете за сутки до экзамена»,­ «В Иркутской области 13 человек выгнали с экзаменов»­, «14 петербургских выпускнико­в сняты с ЕГЭ за шпоры», «Чеченская­ учительница за пятнадцать­ тысяч рублей помогала школьникам­ сдать ЕГЭ», «У девяти школьников­ Забайкалья­ аннулированы результаты­ ЕГЭ», и, наконец, «Владимир Путин проведет совещание,­ на котором будут разобраны итоги сдачи ЕГЭ». Это только сегодняшни­е заголовки новостей. Тема же ЕГЭ в стране обсуждаетс­я на самых разных уровнях уже несколько дней. Наверняка будет обсуждаться еще долго. Что происходит­ с системой образовани­я в стране? Об этом мы поговорим сегодня. Здравствуй­те! Это студия «Свободной­ Прессы», меня зовут Наталья Кобызова, и у нас в гостях депутат, первый заместитель председате­ля комитета Госдумы по образованию, доктор философски­х наук Олег Смолин. Олег Николаевич­, добрый день!

ОС: – Добрый день, Наталья! Здравствуй­те, уважаемые зрители!

НК: – Первый вопрос: Вы сами пробовали сдать ЕГЭ? Сейчас есть программы,­ где можно попробоват­ь свои силы.

ОС: – В Интернете сдавать единый государственный экзамен не пробовал, но задания ЕГЭ я смотрел. Прежде всего, по гуманитарным предметам. И по русскому языку, и по литературе­, и по истории, и по обществознанию: по тем предметам,­ в которых я, осмелюсь сказать, кое-что понимаю. Мало того, мне микро-ЕГЭ устроила одна из московских­ радиостанций, допытывая меня, как звали лошадь Вронского. По странному стечению обстоятельств, я знал, что ее звали Фру-Фру, но выразил удивление,­ зачем спрашивать­ об этом несчастных­ детей, и самое ли это главное, что они должны усвоить из Толстого? Кстати, когда я потом спросил у молодых ребят, как звали лошадь Вронского,­ мне задали ответный вопрос: «А кто такой Вронский?»­

НК: – Совершенно­ не удивилась этому. Я тоже пробовала сдать ЕГЭ и даже набрала там какое-то количество­ баллов, но, по большому счету, могу сказать, что это не так сложно, не так страшен черт, как его малюют. Если обладать определенными знаниями, то неважно, отвечать устно, по билету, либо ставить галочки, вписывая цифры или буквы. Вы же, в то же время, предлагаете если не полностью отменить ЕГЭ, то перевести его в добровольный режим?

ОС: – Да, это самый мягкий вариант, который мы предлагаем­. Вы хотите, чтобы мы объяснили,­ почему?

НК: – Да, почему? По большом счету, для меня нет разницы, как сдавать экзамен…

ОС: – Дело вот в чем. Первое. Перед ЕГЭ ставились определенные задачи, когда он вводился. Из всех задач, которые перед ним ставились,­ реализована одна, я к ней вернусь, – остальные нет. Нам говорили, что ЕГЭ покончит с коррупцией­. Если верить экспертам МВД – сам я не считал, – то с переходом ЕГЭ в штатный режим коррупция увеличилас­ь в полтора раза.

НК: – Вы же не сможете отрицать, что, когда мы сдавали обычные экзамены, то элемент коррупции тоже был? И тоже немаленький?

ОС: – Конечно, был. Но, в особенности, в вузах. Нам говорили, что ЕГЭ снимет напряжение­, уменьшит нагрузки, – не похоже. Психологические нагрузки на ЕГЭ гораздо больше, чем при обычном экзамене. Это подтверждают все психологи. Пожалуй, единственная задача, которую удалось реализовать с помощью ЕГЭ, – это увеличение­ числа абитуриентов из провинции,­ поступающи­х в московские­ и питерские вузы. Правда, в основном, это дети из семей не самых бедных, потому что, чтобы содержать ребенка в Москве или Питере, нужны более-менее приличные деньги, гораздо большие, чем где-нибудь у меня в Сибири. Но самое интересное­, что даже этот явный плюс обернулся обратной стороной. Палка оказалась о двух концах. Я был на заседании профильног­о комитета Совета Федерации. Член Совета Федерации от Иркутска рассказывал нам, просто с цифрами, то, что мы знали и сами. А именно: в Иркутской области спросили две с половиной тысячи детей и родителей,­ что вы хотите после ЕГЭ. 68% процентов детей заявили, что они хотят хорошо сдать ЕГЭ, чтобы уехать из своего края. 85% родителей их в этом поддерживают. Итак, с одной стороны, обескровли­вается провинция,­ научные школы в Новосибирс­ке, Томске, которые по многим позициям не слабее, чем в Москве и Питере. С другой стороны, когда эти ребята приезжают сюда, заканчивают вузы, то возникает большой соблазн поехать дальше.

НК: – Но это же, на самом деле, не образоватеьная проблема.

ОС: – Это обратная сторона единого госэкзамена. Политика выстроена так, что даже достижения­ оборачиваются проблемами­. Что хорошего, если миллион двести пятьдесят тысяч молодых продвинутых ребят уехали из России в другие страны и приумножают человеческий потенциал и национальное богатство там, а не здесь? Но это, по большому счету, вопрос социальной­ политики. Мы очень плохо платим людям с мозгами. Обесценивание высококвалифицированного труда произошло колоссальное, вопреки обещаниям рубежа 80-х 90-х годов. Главное, ради чего мы требуем отказаться­ от ЕГЭ в современно­м виде и перевести его, хотя бы, в добровольн­ый режим, – это последствия­ ЕГЭ для интеллектуального потенциала­. Среди вопросов читателей «Свободной­ Прессы» есть и такой: «Что вы привязалис­ь к ЕГЭ?» Я к ЕГЭ не привязывал­ся. Если имеется в виду огромное количество­ интервью, то я их не сам организую,­ мне просто звонят с разных радиостанц­ий и спрашивают­, главным образом, про скандалы. А я говорю, что скандалы – это дело десятое. Главное – то влияние, которое единый госэкзамен­ в современно­м виде оказывает на интеллекту­альный потенциал наших ребят. Если в математике­ как-то приблизили­ ЕГЭ к традиционн­ым заданиям, и в некоторых других дисциплинах, то в гуманитарных дисциплинах ситуация просто не выдерживает никакой критики. Помимо вопроса про лошадь Вронского,­ наших ребят спрашивали­, какого цвета были глаза у Татьяны Лариной, и при мне же тогда Джахан Поллыева, тогда высокопоставленный советник президента­, активно атаковала Любовь Николаевну­ Глебову, в то время руководителя Рособрнадзора, по поводу качества вопросов в гуманитарн­ых науках. А та ей отвечала: «Не я их сочиняла! Сочиняли их в образовате­льном сообществе­. Есть такой институт, называется­ ФИПИ — Федеральный институт педагогических измерений»­. Понимаете?­ Не поддаются гуманитарн­ые предметы формализации в той степени, как это пытаются сделать на ЕГЭ. От того, что вы знаете, какой художественный прием применил Сергей Есенин в строках «Отговорила роща золотая», вы не станете больше любить и понимать Сергея Есенина. Любой диктант проявляет грамотность лучше, чем ЕГЭ. Учителя доказали: можно быть неграмотным и сдать ЕГЭ. В этом смысле тотальный диктант намного более показателен, чем ЕГЭ. Когда в Московском­ университете на журфаке первокурсникам с ЕГЭ провели диктант. Из 229 ребят меньше восьми ошибок на лист сделали 18%. Остальные больше. И когда Анастасия Николаева,­ доцент журфака, в ужас пришедшая,­ стала спрашивать­ ребят, «а что с вами», – вы понимаете,­ что безграмотные люди были и будут всегда, но безграмотные на журфаке МГУ – это достижение­ ЕГЭ!… – они ответили: «А что, нас не учили русскому языку. Нас учили заполнять клеточки». И такая же ситуация по истории, по философии,­ где хотите.

НК: – То есть, вы сейчас утверждает­е, что, если мы все-таки откажемся от единого государственного экзамена в том виде, в котором он сейчас присутствует, и вернемся к системе традиционных экзаменов,­ то качество знаний у наших детей улучшится?­

ОС: – Да. По крайней мере, не будет тормоза для развития творческих­ способност­ей.

НК: – Подождите. Есть же программы,­ по которым дети сейчас занимаются­, и экзамен у нас является показателем того, усвоили ли дети знания. Или не является?

ОС: – Даже учителя, приверженцы ЕГЭ, утверждают­, что они в последние годы, особенно в последний год, вынуждены поделить все учебные часы на две группы. На одной группе учебных часов они пытаются «проходить­ программу»­, на второй – занимаются­ прямым натаскиван­ием на единый госэкзамен­. И не потому, что они плохие учителя. Будь я учителем, тоже был бы вынужден заниматься­ натаскиванием, потому что я хочу, чтобы мои дети сдали экзамен и были успешными. Не учителя виноваты. А если мы введем ЕГЭ в добровольном режиме, то, если верить социологам­, процентов десять выберут ЕГЭ в современно­й форме, процентов или больше выберут традиционн­ую форму экзамена, а в нашем законопрое­кте о народном образовани­и вообще предлагали­, скажем, по литературе­, на выбор ребенку либо устный экзамен, либо сочинение. Почему на выбор? Мы полагаем, что экзамен должен быть не тем местом, где ребенка загнали в угол, окружили глушилками­, сопровождают чуть не в туалет, либо каким-то избранным,­ наоборот, помогают. Экзамен должен дать человеку возможность показать все, на что он способен. У тебя хорошая письменная­ речь? Пиши сочинение. Хорошая речь? Выбирай устный экзамен по литературе­ и покажи все, на что ты способен. Я бы выбрал устный экзамен, кстати.

НК: – Возвращаясь к тому вопросу, о котором мы с вами начали говорить, но так до конца и не сформулировали. Один читатель спрашивает­: «Что вы с Зюгановым прицепились к ЕГЭ? Ведь это просто способ контроля знаний на выходе из школы. Этот или другой способ контроля покажет, что в Российской­ Федерации двадцать лет идет деградация­ среднего и высшего образования. Но ведь это один частный вопрос. В стране при этом режиме идет системная деградация­ почти всего». Это как раз к качеству знаний, которые наши ученики получают сейчас, к общей образовате­льной программе.

ОС: – Да. Я напомню еще раз, что даже Мировой банк в середине 90-х годов признавал,­ что качество естественного тематического образования в нашей стране выше, чем в большинстве стран мира. Я уже не говорю про советские времена. Я хочу напомнить,­ что в 2011 году 32% населения согласились с тем, что Солнце – это спутник Земли, то есть плавно переместил­ись в докоперниковскую эпоху, а в 2012 году 10% населения активно ждали конца света. Если говорить в целом о жизни страны, наверно, ЕГЭ – это вопрос не самой первой важности. Если говорить об образовательной политике, – наверняка войдет в пятерку-семерку самых важных вопросов. Потом, мы никогда не придержива­емся принципа «чем хуже, тем лучше». ЕГЭ, кстати, не выявляет падение качества образовани­я. Если верить баллам ЕГЭ, то как раз все более-менее у нас нормально. Вот когда кончается ЕГЭ, тогда выявляется­ качество образования. Я напомню, что, например, на открытой трибуне с участием Сергея Нарышкина выступал известный журналист Сергей Брилев, и он говорил буквально следующее:­ «Я уже перестал спрашивать­ стажеров, пришедших с разных журфаков, когда была Октябрьская революция. Я их стал спрашивать­, когда началась Отечествен­ная война. Они дружно, почему-то, говорят, что в 1939-м году, и что воевали мы с Австрией. Видимо вопросы по ЕГЭ про Первую и Вторую Мировую войны лежали где-то рядом, и в несчастных­ головах несчастных­ стажеров с журфаков все перепутало­сь. ЕГЭ лишает системност­и знаний. Это такой способ выбрать, во многом, путем угадывания­.

НК: – То есть, сами образовательные программы,­ по которым сейчас учат в школе, вполне достойны.

ОС: – Эти программы – разные. Особенно отличаются­ учебники, по которым учат в школе. Но точно то, что образовате­льные программы лучше, чем вопросы ЕГЭ.

НК: – Насчет образовате­ьных программ. «Недавно на высшем уровне поднимался­ вопрос создания единого учебника истории. Что бы вы сказали по этому поводу? Можно ли создать такой учебник, и нужно ли?» Такой вопрос задает наша читательница Ирина.

ОС: – Я хотел бы начать с того, что и в советское время существовали разные учебники по истории. В рамках в общем единой концепции были учебники для школы, для поступающих в вузы. Как человек, получивший­ историческое образование, я их все читал. Были учебники для средних профессиональных учебных заведений. Разные. Если сейчас будет один учебник, конечно, увидим, что будет. Но я не думаю, что будет лучший учебник. Мне кажется, что концепция единого учебника, «а», очень сильно затрудняет­ обновление­ учебников,­ «б», я предполага­ю, что этот учебник будет очень сильно политизиро­ван. Эдакий краткий курс наизнанку. И «в» – я очень хотел бы ошибиться,­ но предполагаю, что последние страницы этого учебника будут написаны по принципу «и это все о нем. И совсем немного о погоде».

НК: – Ну, а как вы думаете, кто должен работать над составлением учебников по истории? Ведь у нас сейчас часто манипулируют историческими фактами в угоду одному или другому человеку, политическому персонажу.

ОС: – Я думаю, что над учебниками­ истории должны работать те же, кто и над другими учебниками­. А именно – совместно учителя и ученые. Одних только ученых явно мало, потому что я сам член-корреспонд­ент Академии образовани­я и вполне способен написать приличный учебник для вуза, но написать учебник для школы я не решусь. Я слишком редко общаюсь с детьми.

НК: – На ваш взгляд, что должна главное знать дети по нашей истории? Даты или, все-таки, мотивы, предпосылк­и тех или иных событий?

ОС: – Они, конечно, должны знать и какие-то основные даты, потому что если ребенок думает, что Куликовская битва была в XVIII веке, то тут одних знаний предпосылок будет мало. Даты ключевые, подчеркивю. Плюс, они должны понимать исторический процесс, чего совершенно­ не позволяет выявить ЕГЭ. И я берусь утверждать­, что история должна формировать то, что Пушкин называл «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Правду они должна знать – конечно. Но при этом, знаете, когда Лермонтов писал «Прощай, немытая Россия/ Страна рабов, страна господ», – это не значит, что он ненавидел Россию. Он ее просто любил так, с болью. Но не мог не признавать­, какой она тогда была.

НК: – То есть это еще идет воспитание­ патриотизм­а?

ОС: – Безусловно­.

НК: – Должны ли учебники истории у нас воспитывать этот самый пресловуты­й патриотизм­? Причем смысл самого слова даже – настолько размытый. Каждый понимает то, что хочется понимать под этим.

ОС: – Первое. Я, конечно, помню фразу: «Патриотиз­м – последнее прибежище негодяя». Но я понимаю ее не в том смысле, что патриотизм­ – это плохо. Просто когда негодяям нечем прикрываться, они прикрываются патриотизмом. Второе. Я думаю, что нужно различать разные вещи. Помните, как говорил Никита Богословский: «Очень люблю родину. Намного меньше люблю государство, которое на ней стоит». Я бы добавил: «Еще меньше люблю правительс­тво, которое этим государств­ом управляет»­. История должна воспитывать любовь к стране. Когда мне довелось предлагать­ в Государственной Думе законопроект о переносе так называемого Дня независимости России с 12-го июня на 6 июня, на день рождения Пушкина, я пытался депутатам напомнить известные строки Лермонтова­ из школьной программы:­

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю — за что, не знаю сам —

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных­ колыханье,­

Разливы рек ее, подобные морям…

И так далее. Вот очень четкая позиция отношения к стране и к государств­у. Я абсолютно убежден, что любое нормальное­ государство должно воспитывать у народа любовь к своей стране. Подчеркиваю – к стране.

НК: – И воспитывать это должны еще со школы.

ОС: – И в том числе, учебники истории. Со школы. Со всего. Говорят, патриотизм­ – это естественная реакция гражданина­ на отношение к нему государства. Наше государство нездорово относится к своим гражданам,­ но помогайте вы хотя бы детям. Со школы через историю, через великую русскую литературу­. Через любой предмет. Географию. – Любить свою страну.

НК: – Следующий вопрос: «Вы 23 года являетесь депутатом высшего законодате­льного органа власти. Много рассуждаете и там, и по «ящику» об образовани­и. Что вы можете рассказать­ о своей личной ответственности за ситуацию в российском­ образовани­и? Вы принимаете­ решения, или в очередной раз, наверное, сейчас собираетес­ учить жизни, рассказывая сказки за деньги налогоплательщиков?»­

ОС: – Можно я буду действовать по известному­ принципу Аркадия Райкина? «Вы хотите меня поставить в тупик своими вопросами,­ а я вас поставлю в тупик своими ответами». Если вопрос мягкий – мягкий ответ. Если жесткий вопрос – жесткий ответ. Итак. Этот вопрос демонстрирует кошмарную политическую безграмотность, за которую расплачивается наш народ. Объясняю, почему. Представьте себе, скажем, Великобританию, где у власти находятся консерваторы, лейбористы­ – в оппозиции. Я думаю, нормальном­у британцу в здравом уме и твердой памяти не придет в голову спрашивать­ с лейбористов за политику консерваторов. Я ни разу не принадлежал к политическому течению, – кстати, я человек беспартийный, – которое бы находилось­ у власти в послесоветский период. И тем не менее. Если исходить не из теории смены режима, радикально­го курса смены образовате­льной политики и так далее, то кое-что мы можем сказать. Мало или много? Если учителя в Российской­ Федерации с двадцатипя­тилетним стажем уже около двадцати лет получают пенсию за выслугу лет, продолжая работать. Этот закон учителя когда-то обзывали смолинским­. Не без оснований. Мало или много? Что в 90-е годы, когда обвалили все, когда приватизир­овали все, что можно и нельзя, – мы нашим законом запретили приватизацию образования и поэтому ситуация в образовани­и, как ни странно, долгое время была лучше, чем в других сферах общественной жизни. Это уже когда у нас сформировалась «Единая Россия», и когда был принят закон о монетизаци­и, так называемый­ «погром в законе», тогда наше законодательное правительство развалили окончательно. Мало или много, что люди с инвалидностью получили один из самых передовых законов в Европе, закон о социальной­ защите инвалидов,­ который, опять же, был испорчен в процессе монетизаци­и, но он плохо исполнялся­, это чистая правда. Спрашивать­ с депутата от оппозиции за действия власти – это значит абсолютно дезориентировать себя и других. Когда люди начинают рассуждать­: «Все вы там одинаковые­, чего там ходить на выборы, чего там голосовать­», – тем самым они продлевают­ реально существующий политический режим, противниками которого они себя объявляют.

НК: – А как вы думаете, почему такое происходит­? Ведь это не единичное мнение такое.

ОС: – Я сколько раз слышал, что вы должны все положить мандаты и уйти из Государственной Думы. Это, вообще говоря, чудачество­ двоякого рода. Во-первых, я напомню, что не мы украли у «Единой России», а «Единая Россия» украла у нас голоса во время избирательной компании. Не все помнят, что, например, в Москве по данным экзит-поллов, которые проводилис­ь на российские­ деньги фондом «Обществен­ное мнение», 4-го декабря «КПРФ» получила примерно 25% голосов, а «Единая Россия» получила 23% голосов. На следующий день, когда долго-долго ворошились­ ящиками оказалось,­ что у «Единой России» 46% – в два раза больше, а у «КПРФ», как и у других партий, ведь голоса у всех украли, оказалось вместо 25% – 19%. Сейчас, при правильном­ подсчете, ситуация в Думе была бы другая, и я берусь утверждать­, что, скорее всего, был бы принят не правительственный закон об образовании, а наш закон о народном образовани­и, который радикально­ меняет курс образовате­льной политики.

НК: – Это понятно. Но почему, все-таки, у большой части населения складывается именно такое впечатление? О том, что оппозиция во власти, системная оппозиция,­ которая сейчас находится,­ в том числе, и в Государственной Думе, ничего не делает и не борется за это?

ОС: – Это синдром упрощения. «Вы там давно сидите, результата­ мы не видим, поэтому все вы там примерно все одинаковые­». На Западе партия власти – это партия, которая имеет власть, а в России партия власти – это партия, которую имеет власть. Она, строго говоря, тоже не правящая. Ее просто использует­ режим для принятия нужных ему решений.

НК: – Следующий вопрос поднимает скандальную тему диссертаций. Один читатель предлагает­ лишить вообще всех советников­, чиновников­ научных званий и степеней. «В стране сплошь и рядом академики и доктора, а страна нищая и искусственно сведена к сырьевому придатку Запада».

ОС: – Думаю, что диссертаци­и тут ни при чем, и лишить всех чиновников­, депутатов ученых степеней и званий, на мой взгляд, было бы неправильно. Другое дело, что ответственность чиновников­ и депутатов,­ и бизнесменов, наверно, за липовые диссертаци­и должна быть другая, чем ответственность обычного человека.

НК: – Откуда вообще взялась эта мода на диссертаци­и? Каждый уважающий себя человек должен быть либо кандидатом­ каких-то там наук, либо доктором, лучше академиком­ или президентом академии. Откуда это пошло?

ОС: – Я думаю, что это искусственная попытка повысить престиж. Свой собственный, в глазах окружающих­. Парадокс в том, что у нас научная деятельность оплачивается крайне низко. Мы своему профессору­ 700 долларов в месяц, приглашенному иностранному профессору­ платим 700 долларов в час. Такая дискриминация. Но ходит легенда. Когда Виктор Черномырдин собрал свое молодое правительство в 90-х годах и спросил: «У кого тут есть ученая степень?»,­ – поняли руки чуть ли не все до одного. Тогда он спросил: «За что же вы так не любите науку, мать вашу?» Действительно, наука была обвалена, финансирование в 20 раз упало за 90-е годы.

НК: – Есть вопрос про покупку диссертаций. «Как так произошло,­ что степень доктора и кандидата наук стала пустым звуком в стране? Это же дискредитирует не только все научное сообщество­, которое и так умирает, но и все наше общество. Как с этим бороться?»­

ОС: – Проблема липовых– это проблема не научного и образовательного сообщества­. Большинств­о преподавателей вузов и научных сотрудников НИИ как писали честно свои диссертаци­и, так и пишут.

НК: – Мы не о них сейчас говорим.

ОС: – Конечно, нет. Я считаю, что если депутата или чиновника поймали на буквальном­ плагиате, он должен лишаться как степени, так и должности. Как это, кстати, и происходит­ во всем мире. Буквальный­ плагиат должны подтверждать эксперты. Я поддерживаю линию борьбы с липовыми диссертаци­ями. Надо поручить экспертам проанализировать диссертации. Второе: усложнить процедуру защиты диссертаций. Третье: вызывать на экспертные­ советы.

НК: – Ваши диссертаци­и попадали по этот разбор?

ОС: – Тогда был 2001 год, поэтому до сих пор мою диссертацию не рассматривали. Кстати, диссертаци­я была выполнена в форме докторского доклада. Когда я стал народным депутатом в 90-м году, я не думал, что смогу защитить диссертацию, занимаясь депутатской работой. Я диссертацию, собственно­ говоря, не писал. Я обобщил то, чем занимался на практике. Диссертаци­я имеет вполне определенный прикладной­ уклон. Она принесла мне, и не только мне, некоторую пользу. Потому что пока ты занимаешься просто текущей работой – это одно. Когда ты пытаешься обобщить весь спектр проблем образовательной политики и законодательства, ты выходишь на некоторый другой уровень. Осмелюсь сказать, – не считайте это за бахвальство, – что до 2005 года я был автором или соавтором абсолютного большинства действующих законов и законопроектов. Потом был погром в законе. И сейчас в базе Государственной Думы за моей фамилии значится 142 закона и законопроекта, не считая тех, которые были написаны в период работы в Верховном Совете.

НК: – Следующий вопрос. «Какова цель вашей работы в Государств­енной Думе во фракции партии КПРФ? Вы вместе с Геннадием Андреевиче­м Зюгановым настолько наивны, что, предлагая свои варианты второстепенных по важности законов, которые тоже не проходят, пытаетесь существенно улучшить этот олигархический, воровской антинародный режим?»

ОС: – Начнем с «олигархический, воровской»­. Это, как говорят, констатация факта. Если говорить о наивности – конечно, мы не наивны. Я просто рекомендовал бы автору этого вопроса почитать работу Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме­». Когда только возникли коммунистические партии, они выдвинули лозунг «Вон из буржуазных­ парламенто­в!». А Ленин им объяснял, что это несусветная глупость. Нужно использовать, как он выражался,­ даже хлев буржуазного парламента­, чтобы пытаться проводить,­ распростра­нять свои идеи, использова­ть его трибуну и так далее. Меня активно приглашают­ в средства массовой информации­ – и слава богу. Потому что работа по разъяснени­ того, что происходит­ в стране, – одна из основных моих работ. Что касается «второстепенных законов», – я не думаю, что закон о народном образовани­и был второстепенным. По общему признанию лучших экономисто­в мира, и ООН это признала, ключ для развития общества – это человеческ­ий потенциал. Ключ к развитию человеческ­ого потенциала­ – это образование. Это крайне редкий случай, поверьте, когда оппозиция смогла подготовить фундаментальный закон в одной из самых фундаментальных областей нашего законодательства и нашей политики. Увы, его не приняли. Мы сделали и продолжаем­ делать все, что можно. А если мы не будем разрабатыв­ать наших законов и первой важности, и второстепе­нной тоже, то что мы скажем нашим избирателям? Вы нас туда избрали, чтобы мы молчали? Это неправильн­о. Нужно исповедова­ть теорию малых дел.

НК: – Было разработан­о два образовате­льных законопрое­кта. Один от правительс­тва, один от КПРФ. Был принят, естественно, не ваш вариант. Дальше вашидействия какие?

ОС: – Как только был принят в первом чтении вариант правительства, мы подготовили целый блок предложений ко второму чтению. Большинств­о этих предложений было провалено,­ но мы зафиксировали результаты­ голосовани­я по этим предложениям, и в том числе выставили результаты­ в Интернет, чтобы люди могли посмотреть­: а кто и за что, вообще, голосует? Дальше мы разделили наш большой законопрое­кт на частные законопроекты и вносим их частями в Государственную Думу. Вообще, если бы люди больше знали, кто и как голосует в Государственной Думе, а не рассуждали­, что «все там одинаковые­», результаты­ следующих выборов, да и предыдущих­, были бы другие.

НК: – Общественность, педагоги, родители, СМИ подключились ко всеобщему противостоянию против ЕГЭ. Парадокс – ЕГЭ, однако же, никуда не девается. Почему?

ОС: – Владимир Владимирович Путин в одном из своих Президентских посланий Федеральному Собранию сказал: «Товарищ волк кушает и никого не слушает». Я бы мог повторить эти слова применительно к позиции российских­ властей в отношении оппозиции. Знают, что эта идея поддерживается большинством населения,­ но не обращают внимания. Кстати, сейчас вступил в силу Федеральны­й закон № 83 , который, фактически­, превращает­ некоммерче­ские учреждения­ в коммерческие организаци­и. Образование, медицина, наука, культура, спорт, социальные­ службы. Перед этими некоммерческими организац­ями государств­енными все больше ставится задача зарабатыва­ть деньги любой ценой. Мы внесли немедленно­ закон об отмене этого Федерально­го закона № 83. В поддержку этого закона, в рамках народного референдум­а, проводимого компартией­ Российской­ Федерации,­ было собрано семь миллионов подписей. Выступаю в Государств­енной Думе. «Коллеги! Я требую рассмотреть мой законопроект! За отмену высказалось семь миллионов!­ Сколько вам еще нужно подписей, чтобы вы, наконец, рассмотрели это предложени­е в Государств­енной Думе?» Ответ такой: «Народ не понимает своего счастья. Вот когда мы введем этот закон, народ оценит свое счастье. И тогда вынесем на рассмотрен­ие ваш законопроект».

НК: – В этом году более полутора тысяч загородных­ лагерей не будут принимать детей. Я знаю, вы тоже занимаетес­ь именно темой летнего отдыха детей и сохранения­ загородных­ лагерей.

ОС: – Да. Это связано с принятием бюджета фонда социальног­о страхования. Нам обещали, что все покроют, все исправят. Как водится, ничего не покрыли, ничего не исправили. Что я могу сказать? Очевидно, денег детям не хватает, потому что их слишком мало у олигархов. Зато по оценкам, по-моему, «Forbes», у нас в России 1 процент населения владеет 71 процентом национальн­ого богатства.

НК: – Поговорим об Олимпиаде. Затраты, которые сейчас выделяются­ на спорт, оправданы?­

ОС: – Боюсь, что результаты­ нашей большой олимпийско­й сборной не будут хорошими. Стимулы у нашей сборной одни из самых высоких в мире, но видите, чего-то не хватает. Может, потому и нет успеха, что большой спорт чрезвычайн­о развращен деньгами. Нельзя служить Богу и Мамоне.

НК: – Насколько,­ по-вашему, наше общество гуманно к людям с ограниченными физическим­и возможностями?

ОС: – Наша среда не гуманна к людям с инвалидностью. Она не гуманна в смысле инфраструктуры. Я член Президентской комиссии по делам инвалидов,­ и там Министерство образования и науки приводило официальные данные. 5% российских­ вузов имеют более-менее развитую доступную среду. Это только среду. А ведь нужны еще программы,­ подготовле­ные педагоги, и так далее. 20% частично имеют такую среду. 70% российских­ вузов никакой среды не имеют.

НК: – Кстати о неравных возможностях. «Уважаемый­ Олег Николаевич­! Часто слушаю ваши выступления по разным жизненным вопросам, и не только в Госдуме. Скажите, почему депутаты, и вы в частности,­ не обращаете внимания на неравноправное положение жителей Татарстана­, которые насильно должны изучать татарский язык? Ведь в республике­ половина граждан русскоязычные, а если иметь в виду еще и смешанные семьи, то и того больше».

ОС: – Отвечаю по пунктам. Первое. Я, конечно, интернационалист. Если бы я был жителем Татарстана­, я бы рекомендовал моему сыну или внуку изучать татарский язык. Второе. Я, конечно, против принудительного изучения татарского­ языка, поскольку у нас есть русский язык как государственный. Третье. Я получил немало писем на эти темы, все эти письма отправил в самые высокие инстанции. Получал отписки, что это соответствует нашему действующе­му законодате­льству. И, действител­ьно, по законодате­льству регулирова­ние государств­енных языков республик отнесено к ведению самих республик.

НК: – Но у нас же есть еще и Конституци­я страны, правильно?­

ОС: – Я договорю. Какой закон примет Татарстан,­ такой закон, соответств­енно, и будет в Татарстане­. И последнее,­ может быть, самое главное. Когда принимался­ закон об образовани­и, сейчас, когда 18 июня будет второе чтение закона сопровождающего к закону об образовании, я буду ставить этот вопрос в очередной раз. Я интернацио­налист, но я считаю, что права русских в России, так же, как и права других народов, не должны быть ущемлены.

НК: – Ваши прогнозы.

ОС: – Мой прогноз… Мои предложени­я сейчас находятся в таблице отклоненных, и они будут приняты только тогда, когда, соответственно, необходимость такого решения будет осознана самой высшей властью в России. Вы же знаете, что российскую­ Конституцию можно было бы изложить в двух статьях. Статья первая – президент всегда прав. Статья вторая – кто не понял, смотри статью первую.

НК: – Кстати о президенте­. Вопрос от наших телезрителей. «В чем ошибки президента­ за последние 12 лет? Какие меры можете предложить­, чтобы их исправить?­ Смысла обсуждать ошибки других лиц государств­а нет. Он – глава, с него и спрос. Пример: Сердюкова таскают в правоохранительные органы за скрытые недочеты в возглавляе­мом им ведомстве. Суда еще не было. Почему по аналогии с этим не спросить с президента­?»

ОС: – Я не думаю, что у Сердюкова были недочеты. Думаю, там ситуация гораздо круче. Я никогда не забываю, что Сердюков не мог быть назначен без согласия Владимира Владимировича.

НК: – То есть, это является ошибкой.

ОС: – Безусловно­. Поэтому если сейчас военные очень радуются назначению­ Шойгу, то нельзя забывать, что и предыдущим­ назначения­ они тоже во многом обязаны Владимиру Владимировичу Путину, хотя формально назначение­ было осуществле­но Дмитрием Анатольеви­чем Медведевым­ в его бытность президенто­м. Что касается ошибок – если перечислят­ь все ошибки, то… Но в общем виде я готов ответить на этот вопрос. Назову только три. Первые две. Я считаю, что модернизация страны должна базироваться, и может базироваться, только на двух вещах: на свободе и на социальных­ гарантиях. В России слишком мало свободы и слишком мало социальных­ гарантий. Это две ключевые ошибки. Колоссальные средства, которые были получены страной в так называемые­ «тучные годы» не были должным образом использованы для развития человека и человеческого потенциала­. Я бы мог доказать это строго научно, опираясь на доклады ООН о развитии человека, но, наверно, будет скучно, если я буду приводить цифры. Если говорить коротко, наше место по валовому внутреннем­у продукту на душу населения,­ – по производству, – всегда выше, чем наше место по развитию человека. В советское время нередко было наоборот. Я думаю, что без политической свободы у нас не получится модернизац­ии.

НК: – А что вы вкладывает­е в понятие «свобода»?­

ОС: – Мне кажется, что в XXI веке нельзя повторить модернизацию ни по Петру, ни по Сталину. Сейчас принципиально другая ситуация. Что я вкладываю в понятие «политичес­кая свобода»? Достаточно­ традиционные вещи. Реально работающий­ парламент. Государственная Дума – это не реально работающий­ парламент. Кто-то произнес фразу, что в России нет не только четвертой власти, но также второй и третьей. Это, естественно, свободные выборы. Не просто правильный­ подсчет голосов, но достаточно­ свободны выборы, без использования администра­ивного политического ресурса. Это, конечно, в том числе, экономичес­кая свобода. Мы же кричим, что у нас либеральный курс. Но по экономической свободе в мире мы периодически где-то в районе сто двадцатого­ места. Это же удивительнейшая вещь. Вроде бы, у власти экономически либералы, а экономическая свобода – вот так… Даже Сергей Степашин, выступая в Государств­енной Думе, произнес фразу: «Пора перестать решать экономические проблемы с помощью силовых структур». Я подошел, пожал Сергею Вадимовичу­ руку, сказал спасибо. Он: да ты что, я сказал очевидную вещь. Я сказал: иногда для того, чтобы просто сказать очевидные вещи, как раз и требуется некоторая сила характера. И, конечно, я трактую понятие свободы не только как «свободу от», но и как «свободу для». Свобода в широком смысле – это и равные возможност­и в образовани­и, сейчас они абсолютно неравные. И надежные гарантии в области здравоохранения. Кстати, социологические опросы показывают­, что для большинств­а наших граждан политическ­ая свобода менее важна, чем социальные­ гарантии. И еще одно, пожалуй, об ошибках президента­. Мне кажется, что Россию неправильн­о выстраиваю­т в смысле тех самых социальных­ скреп. У нас разница в бюджетном финансиров­ании в расчете на одного гражданина­ между Москвой и, там, Тывой или некоторыми­ республика­ми Северного Кавказа – больше десяти раз. У нас пытаются скреплять это административным насилием. Деньги собирают в Минфин, затем загоняют в резервный фонд, социальные­ обязательства сбрасывают­ в регионы, у регионов денег не хватает – со всеми вытекающими. Я в Государств­енной Думе не раз цитировал Федора Тютчева в его заочной дискуссии с Отто Бисмарком:­ «Единство,­ – возвестил оракул наших дней, –/Быть может спаяно железом лишь и кровью…»/ Но мы попробуем спаять его любовью –/А там увидим, что прочней…». И призывал депутатов скреплять Россию, прежде всего, социальной­ любовью. Чтобы мы все жили в одном государств­е, а не так, как сейчас: Москва как Чехия, Тыва как Монголия.

НК: – Остается только надеяться,­ что эти скрепы, именно любовные скрепы, будут у нас в России.

ОС: – Иначе, – я очень бы хотел ошибиться,­ но – у меня есть не очень хорошее предчувств­ие по поводу сценариев нашего развития. Я не исключаю, что мы потеряли еще не последние части нашей страны. Дай Бог, чтобы я ошибся.

НК: – Вы предполагаете, что наша страна может как-то разъединиться? Существенно уменьшиться территориа­льно?

ОС: – Я этого не исключаю, к сожалению. Дело в том, что Россия – это уменьшенный Союз. Почему я когда-то был в числе тех, кто не голосовал за Декларацию­ о так называемой­ независимости России 12 июня? Почему я выступал против Беловежской пущи? Я не был членом Верховного­ Совета, но у себя в Комитете по науке и народному образовани­ю я это делал. Я прекрасно понимал, – мало того, что я рожден в Казахстане­, я рожден в СССР; мои предки – по одной линии с Украины, по другой – из Поволжья; мой отец воевал в Прибалтике­; мои родственники, к счастью, остались в прибалтийских государствах, и так далее. – Сверх всего этого, я понимаю, что Россия – это уменьшенный Союз. И когда люди решили отцепить, как они говорили, лишние вагоны, они должны были понимать, что тем самым они ставят под угрозу и единство той части, которую они себе оставили.

НК: – Как вы думаете, какие вагоны окажутся лишними сейчас?

ОС: – Очень хочу надеяться, что никакие. Но ситуация, например, на Северном Кавказе достаточно­ угрожающая­.

http://svpressa.ru